Встреча с аммофилой. – Растение‑хищник. – Любопытные разговоры в энотеровой роще. – Чудесные корзины. – Дождь мертвецов.
Роща давно уже скрылась за холмами. Путешественники бежали теперь по широкой голой долине. Справа и слева от них поднимались, точно жёлтые стены, крутые песчаные горы.
Изредка по дороге попадались чахлые травяные деревья. Ветки на них были поломаны. Листья засыпаны песком.
– Она жива! – кричал Иван Гермогенович на бегу. – Видишь, она хваталась за кусты. Она боролась. Надо бежать как можно быстрее. Мы ещё успеем. Вперёд, Карик! Вперёд, мой мальчик!
И они помчались ещё быстрее.
– Вижу! Вижу! – вдруг закричал Карик. – Смотрите! Вон там, у деревьев. Вот они. Борются.
Чахлые травяные деревья раскачивались, как будто их кто‑то сильно тряс.
– Это Валька! Отбивается! – проговорил хрипло Карик. – Скорей, Иван Гермогенович, скорей!
Профессор и Карик понеслись во весь дух. Но, когда они добежали до редких деревьев, здесь уже никого не было.
Деревья были примяты к земле, ветви поломаны. Широкий след уходил куда‑то дальше, в чащу травяных джунглей.
Профессор остановился. Карик чуть было не налетел на него с разбегу.
– Стой! – угрюмо сказал Иван Гермогенович.
– А что? – тихо спросил Карик.
Иван Гермогенович слегка подтолкнул его и протянул руку вперёд.
Вдали на жёлтых песках мальчик увидел крылатое длинноногое животное, похожее на осу. Оно волокло по земле огромную гусеницу. Гусеница была большая, толстая, в несколько раз больше осы. Она отчаянно сопротивлялась, но, как видно, не могла вырваться из цепких лап осы. Оса волочила гусеницу, оставляя на земле широкий след.
По этому‑то следу и бежали путешественники.
– Песчаная оса‑аммофила, – угрюмо буркнул Иван Гермогенович, – тащит к себе в нору озимого червя. Самого страшного вредителя хлебных и свекловичных полей… Ну хорошо. Она тащит добычу для своего потомства, а нам‑то какое до этого дело? Мы‑то зачем бежим за ней?
Карик растерянно посмотрел на профессора.
– А как же теперь Валя? – спросил он.
– Надо вернуться, – сказал Иван Гермогенович. – Далеко она не могла уйти. Нужно искать её около бухты. А если не найдём до ночи, зажжём болотный газ. Валя увидит огонь и, конечно, догадается, что мы здесь. А если и не догадается, так все равно она пойдёт на огонь.
Но Карик уже плохо верил, что они найдут Валю.
«Пропала! Не найти! Ни за что не найти!» – думал он, шагая за профессором. И всё стало ему как‑то безразлично. Он хотел заплакать, но глаза были сухие. Карик тяжело вздохнул. И тут только почувствовал, как сильно он устал.
Ноги его дрожали. Он спотыкался на каждом шагу. Во рту пересохло. Язык распух и горел, точно в огне. Сейчас Карик мог бы выпить залпом ведро ледяной воды, но вокруг лежали мёртвые, сухие пески.
«Хоть бы ручеёк какой‑нибудь, хоть бы лужица какая», – думал Карик, поглядывая по сторонам.
И вдруг у подножия жёлтого холма он увидел высокий голый ствол. Ствол слегка покачивался на ветру.
Карик подошёл поближе.
Внизу под стволом лежали мясистые серо‑зелёные листья.
Из листьев торчали, точно ресницы огромного глаза, полусогнутые гибкие хлысты.
С конца каждой ресницы свисали тяжёлые серебристые капли.
– Роса! – крикнул Карик, бросаясь к этим странным листьям. – Идите. Я догоню вас. Я только попью росы.
Карик перепрыгнул через канаву.
– Стой! – закричал Иван Гермогенович. – Слышишь? Стой, Карик! Вернись сейчас же!
– Но если я хочу пить, – упрямо сказал Карик. Иван Гермогенович перескочил канаву и решительно преградил ему дорогу:
– Это не роса. Это нельзя пить! Он взял Карика за плечо и подвёл его к странному растению.
– Смотри! – сказал он.
Подняв с земли камень, Иван Гермогенович размахнулся и бросил его в гущу сверкающих капель.
Лишь только камень коснулся листа, хлысты сомкнулись и плотно прикрыли его.
Камень исчез.
– Что это? – удивился Карик.
– Росянка, – спокойно ответил Иван Гермогенович, – насекомоядное, хищное растение.
– Как? – ещё больше удивился Карик. – Разве есть у нас такие растения? Они же только в жарких странах растут. Я даже читал об этом в какой‑то книге.
– Правда, – сказал Иван Гермогенович, – в жарких странах такие растения встречаются гораздо чаще, чем у нас, но и здесь их можно встретить немало, особенно там, где земля бедна соками. На такой земле простым, обыкновенным растениям не прожить. А вот растения‑хищники и на бедной земле неплохо себя чувствуют. Земля не кормит, так они охотой промышляют. Ловят насекомых и высасывают из них питательные соки. Вот так и живут, так и растут. Ни животное, ни растение, а то и другое вместе. Запомни хорошенько: кроме росянки, охотятся за насекомыми также некоторые виды первоцвета, жирянки, а в прудах нередко встречается хищная пузырчатка, которая ловит даже мелкую рыбёшку. Вообще‑то их очень много, этих хищников, мой друг. Я мог бы назвать тебе более пятисот видов, но…
– Стойте! – закричал Карик. – Теперь я все понимаю: Валя попала в такое растение…
– Что‑о? – остановился Иван Гермогенович и с беспокойством взглянул на Карика.
– Да, да, теперь я припомнил. Она кричала:
«Я лезу на дерево». И значит, она всё‑таки полезла, а на землю уже не спустилась. Вот почему я не нашёл её в роще.
Они помчались, прыгая по жёлтым кочкам.
– А как оно ест? – крикнул на бегу Карик, – Сразу или потихоньку?
– Эти растения, – задыхаясь, ответил Иван Гермогенович, – сначала поливают свою добычу соком и держат её, пока она не размокнет, а потом высасывают из неё кровь и все питательные вещества!
– Но Валька ещё не размокла? – спросил Карик.
– Не болтай глупостей!
Профессор, сжав руку Карика, потащил его за собой. Они стремительно миновали заросли и наконец добежали до бухты.
– Здесь! – закричал Карик. – Стойте, это здесь! Тяжело дыша, они остановились на высоком холме.
Внизу лежала жёлтая пустыня. Вправо от путешественников зеленела небольшая роща.
– А где эти деревья? – спросил профессор. – Я пока не вижу ни одного насекомоядного растения.
– А всё‑таки это здесь! – быстро ответил Карик. – Я хорошо помню: Валька пропала вон в той роще.
Карик махнул в ту сторону, где стояли развесистые деревья с жёлтыми шарами.
– В той роще? – спросил Иван Гермогенович. – Но там мы уже были. Ты уверен, что она полезла именно на эти деревья?
– Ну да. Других же нет в этой роще. Иван Гермогенович внимательно посмотрел на жёлтые шары и рассмеялся:
– Ну о чём я только думал? И как я не догадался сразу? Да ведь это же… Ой!..
Он повернулся к Карику и быстро спросил:
– Когда это было? Утром? Ночью?
– Утром. Солнца ещё не было. Профессор взволнованно потёр руки.
– Тогда все понятно, – сказал Иван Гермогенович. – Да, да, теперь я все понимаю…
Он с шумом вздохнул, улыбнулся и, схватив Карика за руки, с силой сжал их:
– Валя жива. Она там. Сидит в цветке.
– В цветке?
– Ну да. Валя сидит в цветке энотеры.
– А это не опасно? – спросил Карик.
– Нет, нет, – ответил Иван Гермогенович. – Мы скоро увидим её живой и здоровой.
– Тогда бежим! – закричал Карик, хватая профессора за руку. – Залезем скорей на энотеру и поможем Вальке выбраться.
Иван Гермогенович покачал головой.
– Видишь ли, – сказал он, как‑то особенно покашливая, – сейчас это, пожалуй, бесполезно: мы ведь с тобою не знаем даже, на какую энотеру залезла Валя. Это во‑первых. Но допустим, что мы и найдём эту энотеру. Найдём, допустим, даже цветок, в котором Валя сидит. А как мы освободим её? К сожалению, освободить её мы всё равно не сумеем. У нас просто не хватит силы, чтобы раздвинуть лепестки энотеры. Это во‑вторых.
– А в‑третьих, Валька там не задохнётся? – спросил Карик.
– Не задохнётся. Цветок большой, просторный. Подождём до вечера, он сам откроется.
– Вот странный цветок, – сказал недовольно Карик, – Другие цветы открываются по утрам, а этот почему‑то вечером.
– Заморский гость. Чужестранец. Прибыл к нам из Америки и живёт по старой, американской привычке.
Карик недоверчиво улыбнулся.
– Я не шучу, – серьёзно сказал Иван Гермогенович, – энотеру привезли из Виргинии. Лет триста назад её семена прислали в Европу для ботаника Каспара Богена. И вот за триста лет энотера перешла через Италию, Францию, Германию, Польшу и, наконец, появилась у нас… А в наши дни по песчаным берегам многих рек энотеру‑иностранку встречают теперь гораздо чаще, чем другие, местные растения.
– Но вечером она обязательно откроется?
– Безусловно. Каждый вечер цветы энотеры обязательно распускаются и стоят открытыми всю ночь, а рано утром закрываются снова. Недаром её прозвали «ночная свечка»! Однако, мой друг, что же нам делать? Сидеть и ждать?
– Не обязательно ждать. Можно поесть что‑нибудь, – неуверенно предложил Карик. – Тут не найдётся хорошего завтрака?
– Ну, пищи тут сколько угодно. Ты что хотел бы?
– Что‑нибудь такое же вкусное, как торт пчелы Андреевны.
– Андрены! – поправил Иван Гермогенович. – Но мы найдём что‑нибудь и повкуснее. Ты слышишь, как гудят у мыска реки пчелы? Пойдём туда. Там должны быть цветы, а где цветы – там теперь и наша пища.
Профессор не ошибся.
Лишь только они перевалили через холмы, как увидели внизу, в долине, огромные деревья, которые торчали то тут, то там. Вершины деревьев гнулись под тяжестью лиловых цветов.
Иван Гермогенович подошёл к одинокому дереву, осыпанному цветами, залез на него и крикнул сверху:
– Стой на месте!
Он забрался в цветок и принялся за какую‑то сложную работу.
Карик стоял внизу.
Он видел мелькающую в зелёной листве обожжённую солнцем красную спину Ивана Гермогеновича. Профессор работал, широко расставив локти; локти его то поднимались, то опускались, точно поршни машины.
Карик вспомнил маму. Вот так же на кухне она месила тесто.
– Эгей! – крикнул Иван Гермогенович, повёртываясь лицом к Карику. – Лови свежие булки!
По листьям забарабанили круглые колобки. Подпрыгивая, они покатились по земле.
Подняв один колобок, Карик откусил от него кусочек.
– Ну как? – спросил сверху профессор. Колобок был душистый и такой же вкусный, как тесто пчелы андрены.
– Это из пыльцы и мёда? – спросил Карик.
– Да, это из пыльцы и нектара. Нравится?
– Очень вкусно. Как вы их там делаете?
– А просто насыпаю в нектар пыльцу и начинаю месить, как тесто.
Колобки сыпались на землю, точно осенние яблоки с дерева.
Карик подбирал их, складывал в кучки.
Наконец профессор слез с дерева, сел на землю и, выбрав колобок покрупнее, сразу откусил половину.
– А ведь не плохая у нас, в сущности, жизнь! – дружески подмигнул Иван Гермогенович Карику.
– Да, – согласился Карик, – жить тут можно, но всё‑таки… – Он вздохнул и замолчал.
– Ну, ну, – сказал Иван Гермогенович, – ничего. Вернёмся домой, и всё будет хорошо. Профессор встал:
– Хотя до вечера и далеко ещё, но мы не должны уходить от энотеровой рощи. Пойдём‑ка туда, сядем и будем ждать Валю. Забирай колобки. Я думаю, они ей понравятся.
– И я так думаю, – кивнул головою Карик. – Она, бедняжка, ведь целый день ничего не ела. Ей теперь все понравится.
– Это хорошо, – задумчиво сказал Иван Гермогенович, – но как мы понесём колобки? Без корзины, пожалуй, не много захватишь… Вот что, Друг мой, ты посиди немного, а я поищу корзинку.
Он посмотрел вправо, влево, подошёл к большим бурым кучам, которые виднелись на берегу реки. Наклонившись над одной из них, Иван Гермогенович поковырял её щепочкой.
– Прекрасно, – сказал он. – Кажется, это как раз то, что нам с тобою нужно.
И профессор принялся разгребать кучу.
– Ну‑ка, дружок, прополощи вот эту штуку, – протянул он Карику большой комок грязи.
Карик взял его и, стараясь держать подальше от себя, чтобы не запачкаться, побежал к реке.
Он вошёл по колени в воду и спустил находку профессора в реку.
Вода замутилась. Грязь таяла, как кусок масла на раскалённой сковороде. И вдруг что‑то белое блеснуло под слоем грязи. Карик стал соскабливать её и неожиданно нащупал в густой, липкой грязи твёрдую, хотя и очень тонкую, ручку.
– Кажется, в самом деле корзинка! – удивился он.
А когда сильные струи воды начисто смыли грязь, в руках Карика оказалась корзинка необыкновенной красоты.
Он поднял её за ручку, поднёс к самым глазам и минуту стоял, рассматривая с удивлением узорчатые решётки, которые, казалось, были выточены из слоновой кости.
– Ну как? Хороша корзинка? – услышал Карик за своей спиной голос профессора.
– Прямо как будто из кружев сплетена, – ответил Карик, любуясь. – Кто ж её такую сделал?
– Об этом после, – сказал профессор, – а сейчас прополощи ещё вот эти.
Иван Гермогенович бросил на землю два тяжёлых шара грязи и пошёл обратно к разрытым кучам. Карик принялся за работу.
Он старательно отмывал грязь с необыкновенных корзиночек и расставлял их на берегу рядышком, а профессор подносил все новые и новые.
Одна корзиночка была удивительнее другой.
Тонкие серебряные стрелы переплетались в узорчатые решётки. На решётках лежали щиты, украшенные звёздами, листьями, венками. Можно было подумать, что маленькие корзиночки сделаны руками искусного мастера.
Одна корзиночка напоминала чем‑то маленький дворец с ажурными башенками, со стрельчатыми окнами. Серебряные решётки поднимались вокруг дворца, точно стены. На этих стенах красовались цветы, оленьи рога и звезды. А другие и вовсе не были похожи на корзинки. Но Карик не бросал их, а ставил рядом с корзиночками.
Это были вырезанные из серебристой кости блюда, вазы, шлемы, шары, звезды, кубки, короны.
– И все разные! – удивлялся Карик.
– Да, – сказал Иван Гермогенович, – они очень разнообразны. Можно изучать их всю жизнь, и всё же ты каждый день будешь открывать все новые и новые формы этих растений.
– Что? – Быстро повернулся к профессору Карик. – Вы сказали, – это растение?
– Да, это одноклеточная водоросль. Диатомея! Вернее, оболочка растения. В этих красивых корзиночках‑оболочках живёт простая водоросль – диатомея. Вот в этой, – поднял Иван Гермогенович круглую корзиночку, – живёт диатомея гелиопельта, в этих треугольных – трицератея, в этой ромбовидной – навикула. То, что ты сейчас держишь в руках, – это только скелеты диатомей. Сами водоросли погибли. Но их твёрдые оболочки остались. Пройдут ещё десятки и сотни лет, а эти удивительные корзиночки не рассыплются от времени.
– Ого, – сказал Карик, – они действительно очень крепкие. Смотрите, никак не сломать.
Профессор усмехнулся:
– Потому что оболочка диатомей построена из кремнезёма. А это очень крепкий материал.
– Вы сказали, что это водоросль. Значит, они в воде живут. Так как же они?..
– Ты хочешь спросить, как очутились они на земле? Очевидно, их выбросило на берег наводнением или бурей. А может быть, очень давно здесь было озеро, которое диатомей засыпали сверху донизу.
– Такие маленькие? Как же они могут засыпать озеро?
– Да, они малы, но зато их очень много. Они, как пыль в широком солнечном луче, носятся в толще воды. Миллиарды миллиардов. Их жизнь коротка. Они родятся и, прожив несколько часов, умирают. И день и ночь на дно морей, озёр и рек падает, не прекращаясь, дождь мертвецов. Их трупы ложатся на дно. На трупы падают новые трупы. Слой за слоем, все выше поднимаются миллиарды диатомовых трупов. И вот проходят тысячи лет. Диатомеи поднимаются со дна реки островами, отмелями. Река разделяется на рукава, на дельты. Меняется и русло реки. Изменяется её география. Огромные озера превращаются в болота. Исчезают с географических карт.
На острове недалеко от Ленинграда расположен город Кронштадт. Тридцать километров надо ехать до него по Маркизовой луже. Но через две с половиной тысячи лет из Ленинграда в Кронштадт можно будет пройти не замочив ног. Трупы диатомовых покроют Маркизову лужу плотным, крепким грунтом. Как видишь, эти крошки незаметно для человека меняют и самый вид земли.
Профессор погладил бороду.
– Ну а сейчас, – сказал он, – оболочки диатомей получат новое назначение. Выбирай‑ка для своих колобков кошёлки.
Карик наполнил две корзиночки колобками и пошёл следом за профессором в энотеровую рощу.
Положив корзинки с нектаровыми колобками под деревьями, они легли на землю в прохладной тени.
Поглаживая ладошкой живот, набитый вкусными колобками, Карик повернул голову к Ивану Гермогеновичу.
– А знаете, – сказал он, – без вас мы с Валькой непременно погибли бы. Тут все такое незнакомое. Даже не знаешь, что можно есть, что нельзя. Как хорошо, что вы знаете насекомых.
Профессор улыбнулся:
– О, всех насекомых никто ещё не знает. Учёные не знают даже, сколько видов насекомых населяют нашу землю. Может, их два миллиона, а может быть, и десять миллионов. Пока что учёные изучили и описали только около миллиона видов этих удивительных созданий. А вероятно, среди неизвестных насекомых есть немало очень и очень полезных для человека.
– Ну, полезных‑то я всех знаю! – сказал Карик. – Это пчелы, которые дают мёд, и тутовый шелкопряд, который делает шёлковые нити. Ах да, теперь ещё знаю, какие полезные муравьи.
– А наездники, которые уничтожают вредителей леса? А стрекозы? А пауки? И как знать, может быть, большие пауки способны выделять паутину ещё более ценную для человека, чем шёлковые нити тутового шелкопряда. У многих пауков, между прочим, паутинные нити удивительно крепкие. Во всяком случае, крепче даже стальной проволоки, если, конечно, проволока будет не толще паутины.
Профессор засмеялся.
– Иногда неожиданно для себя человек находит полезных насекомых среди таких, какие кажутся всем бесполезными. Помню, на одном гигантском строительстве в рабочих бараках развелись клопы. Кровопийцы эти не давали рабочим спать ночью, да и днём от них не было покоя. Клопов травили разными химическими опрыскивателями, окуривали газами, но избавиться от них никак не могли. И вот один профессор посоветовал собирать и разводить… Кого бы ты думал? Тоже клопов. Хищных клопов‑редувиев. Собрали их всего полведра и по нескольку десятков расселили по баракам. И что же? Клопы‑редувии – пожиратели домашних клопов – расправились с ними за несколько дней. Одних успели сожрать, другие в панике бросились удирать из бараков.
– А потом они не грызли, не кусали людей, эти… редувии?
– О нет! Для клопа‑редувия человек такая же неподходящая пища, как для тебя, допустим, доски, дрова, палки.
– А долго надо учиться, чтобы сделаться… этим… ну, который насекомых знает?
– Специалист по насекомым называется энтомологом. А учиться нужно не меньше, чем учатся врачи, педагоги, инженеры. Только, видишь ли, мой друг, энтомологу приходится учиться и после окончания университета. Ведь эта наука – самая молодая в мире и менее всего изучена.
– А что самое нужное людям я могу сделать, если стану изучать насекомых?
– Для человека любое знание может быть только полезным. Но сейчас особенно важно научиться бороться с вредителями мира насекомых. Они крошечные и как будто безобидные. Однако вредные насекомые ежегодно уничтожают столько продуктов питания, что их хватило бы на несколько лет для питания народам Швеции, Бельгии, Норвегии, Болгарии, Голландии, вместе взятым.
– Но почему же их не уничтожают ядовитыми порошками?
– Не так это просто, мой друг. Вот есть на свете такое насекомое, которое называют аптечным жуком. Он проникает в аптеки и, говорят, пожирает разные лекарства. И даже такие, как стрихнин, белладонна, никотин, опий. Для человека это страшный яд, а вот для аптечного жука – лакомство. Чтобы вывести этого вредителя, аптекари насыпали на полках ядовитый порошок для истребления насекомых. И что бы ты думал? Аптечный жук попробовал порошок, и он ему так понравился, что он стал питаться только этим порошком. Ну и, кроме того, многие порошки и химические жидкости уничтожают вместе с вредными насекомыми и полезных, а также домашних животных, рыбу, птиц. Более разумно, конечно, бороться с вредителями с помощью самих же насекомых, но для этого надо знать и вредных, и полезных насекомых. Э, да ты, я вижу, спишь, энтомолог. И немудрёно. Не все ребята твоего возраста способны слушать скучные лекции. Пожалуй, и я вздремну немножко.
Профессор положил под голову руку и тоже заснул.
Иван Гермогенович спал без снов, а Карик видел во сне, будто он построил жуков, гусениц, бабочек и каких‑то неизвестных ему насекомых в одну шеренгу и, выйдя перед строем, закричал:
«А ну, которые тут вредные – выходи! Довольно уж вам вредить людям».
Из шеренги вредителей выпорхнула бабочка с радужными крыльями и потрогала Карика длинными усиками, потом сложила крылья и прищемила его нос.
– Вставай! – закричала бабочка человеческим голосом. – Довольно спать‑то! Карик открыл глаза. Его теребила за нос Валя.
– Вставай! – сказала она.
Рядом с Кариком сидел на земле Иван Гермогенович и протирал руками заспанные глаза.
